Проснулся Матвей от громкого призывного мычания Буренки. Корова требовала дойки и шумно терлась боком о бревенчатую стенку сарая. Авдотья уже бряцала подойником, направляясь в сарай. Звонко прокричал петух, Иван называл его кочетом: статный, с ярким разноцветным хвостом и гордо топорщащимся гребнем, он выхаживал по двору, строго поглядывая вокруг. Рядом квохтали куры, разгребая лапами солому и выискивая чем бы поживиться.
Матвей потянулся, легко соскочил вниз и толкнул створку ворот, выходя на двор. Серко радостно ткнулся носом ему в ладонь, боднул головой в бедро, приветствуя. Наскоро обмывшись по пояс холодной водой из стоящей у стены большой бадьи, Матвей растерся докрасна грубым полотенцем, что висело тут же на вбитом в стену гвозде, и пошел в кузню, откуда уже разносились голоса Иванов да деда Савелия.
А.П. Попов "Деревенский двор", 1861
Дед Савелий испытующе глянул на Матвея, одобрительно крякнул и заговорил:
— Надумали мы, Матвей Матвеич, топор тебе добрый сладить. А то ты по тайге с плотницким ходишь, не дело, большой шибко.
Матвей только плечами пожал, ему его топор нравился. Да, великоват немного, но уж очень ухватистый. Но если решили, пусть ладят. От добрых подарков отказываться нельзя. Дед Савелий между тем продолжил:
— Ну-ка дай сюда руку свою.
Матвей протянул ему руку, и дед принялся ее рассматривать, измерять пальцами. Попросил сжать и разжать кулак, потом попросил взять в руки топор и рубануть по стоящей тут же колоде. Удовлетворенно кивнул и пояснил удивленному Матвею:
— Топорище надо под руку ладить, чтоб хваткое было и удобное. Ну а уж сам топор Иваны сладят как надо.
Матвей спросил:
— Помочь чем-то надо?
Иван-старший хохотнул:
— А то как же. В стойле прибрать надобно.
…Работа привычная насквозь мыслей Матвея не занимала. Сгрести с пола мусор пополам с соломой, нагрузить его в два больших ведра да вынести за двор, где под горой устроена была яма. И так раз за разом, пока все не вычистишь. Потом свежей соломы на пол набросать и корма поросятам задать.
Матвей как раз разбрасывал солому, когда свет в дверном проеме заслонила чья-то тень. Он бросил последнюю охапку на пол и развернулся. В дверях стояла Любава. Стояла и молча смотрела на него, прямо в глаза. Матвей про себя в который уже раз отметил ее яркую, гордую красоту. Она была такой же, как и тогда, на реке. Вот только глаза… глаза ее не были больше глазами молодой девушки. На него смотрела взрослая женщина.
— Здравствуй, Матвей – проговорила она низким грудным голосом, от которого у Матвея по спине побежали мурашки.
— Здравствуй, Любава – голос его отчего-то сел.
Любава прошла внутрь, подошла к нему вплотную, все так же глядя в глаза. Постояла мгновение, выжидательно вглядываясь в его лицо, а затем опустила глаза и спросила тихо:
— Ты ведь уже все знаешь?
— Знаю…
Любава посмотрела на него исподлобья:
— И что ты теперь думаешь…обо мне?
— Мне очень стыдно…и больно…от того, что меня не было рядом…
Любава зажала ему рот ладонью:
— Молчи! Что ты мог бы там сделать? Никто не смог, Матвейка, никто… – она заплакала – Они ведь никого не жалели, никого! Они ведь радовались, хохотали как сумасшедшие, понимаешь? Они не люди, Матвей.
Матвей молчал. Ему нечего было сказать.
— Знаешь, я ведь хотела его зарезать, Ухова. Когда поняла, какой он зверь, я хотела его убить. Но он не подпускал к себе никого. Запретил всем меня трогать, но и сам со мной не общался. И всегда при нем двое его ближников были. А я даже нож припрятала… — она всхлипнула – А девчата…девчат эти изверги насиловали, понимаешь? Меня не трогали, а девчат… Они ведь нас оглушили тогда, на телеги покидали и с собой забрали. Я когда в себя пришла, ничего понять не могла: вокруг какие-то чужие люди, я связана, рядом девчата такие же лежат. А потом вспомнила все и так мне страшно стало…
Матвей слушал Любаву, и перед глазами его вновь вставали мертвые лица его друзей, ребятни, деда Власа, отца…Он скрипнул зубами, и Любава осеклась, вскинула на него полные слез глаза:
— Они ведь здесь, Матвей. Они здесь, в деревне, понимаешь? — глаза ее лихорадочно блестели — Они сидят на цепи, как псы, и ждут наказания. Если бы ты знал, как сильно я хочу пойти туда и… Если бы ты знал, как сильно боится их Анютка… Если бы ты только знал… — Любава горько вздохнула и спросила – Так что, Матвей? Что ты теперь обо мне думаешь?
— Не мне судить, Любава… Я хотел бы сейчас пойти туда, на берег, и вынести им свой приговор, очень бы хотел. Но я не волен в человеческой жизни. Мне очень больно от того, что вам пришлось через все это пройти.
— А я, Матвей? Что ты думаешь обо мне? Про этих варнаков и так все ясно… Ты прямо скажи — люба я тебе? – Любава впилась требовательным взглядом в его лицо.
Матвей молчал. Долго. Смотрел в полные отчаяния глаза Любавы и молчал. А затем, словно в ледяной омут бросившись, ответил:
— Ты как сестра мне, Любава. И всегда как сестра была.
Любава посмотрела ему в глаза мучительно долгим взглядом, развернулась и вышла, гордо подняв голову. Матвей молча смотрел ей вслед. На душе было пусто…
Вы прочли фрагмент второй книги "Говорящий с травами". Приобрести первую можно здесь https://ridero.ru/books/govoryashii_s_travami/
