– Леонид Геннадьевич, для меня появление Горбачева как луч света в темном царстве тогда было, и я, например, по сей день ему благодарен. Считаю это необходимым, потому что он просто встряхнул огромную страну, дал ей шанс. Вы фильм «Он пришел дать нам волю» к его 80-летию делали — кстати, очень точное название: почти как Степан Разин — он пришел дать волю, сам, может, того не желая.
Из недр заскорузлой системы человек появился, плоть от плоти ее, который не только эту страну — мир изменил. Я очень мало видел людей, которые с почтением о нем отзываются, — сегодня, наоборот, последними словами его везде ругают: «Сволочь!», «Негодяй!», «Мерзавец!» — что в России, что в Украине, что в других постсоветских странах, а как к Михаилу Сергеевичу вы относитесь?
Леонид Парфёнов: Горбачев, разумеется, в полной мере не понимал, что делает, — ему устройство досталось, в паспорте которого написано, что это передовой строй и все-все там на вечность рассчитано.
Я, конечно, исхожу из того, что это был шанс. Горбачев эту систему тронул, просто не загубившим живую душу оказался, как-то на это широко посмотрел. Я много раз говорил, в том числе в этом фильме, что хорошо помню программу «Время» от 18 мая 85-го года, когда показали, как его толпа обступила, — это была первая его поездка в Ленинград.
Но самое важное не то что он вышел к людям, хотя и это, конечно, по сравнению с его предшественником Константином Черненко, который вообще ходить не мог, прорыв, не то что с людьми разговаривать стал, и, как тогда иронизировали, «не приходя в сознание приступил к исполнению обязанностей генерального секретаря ЦК КПСС»… По тому, что окружившие его ленинградцы говорили, видно было, какие они забитые, а Михал Сергеич, как водится, тут самый свободный, в руководстве — единственный европеец. Он жестикулирует, что-то спрашивает, предлагает, а они ответить ничего не могут.
Народ, в общем безмолвствует, и он: «Ну хорошо! А что вы мне напоследок скажете?» — все как-то их провоцирует, чтобы они хоть голос подали, и какая-то тетка, абсолютно как принято — ну вот что можно генеральному секретарю пожелать? — тоненьким голоском пропищала: «Уж вы будьте к народу поближе». Он рассмеялся: «Да куда уж ближе-то?» — и все просто грохнули. Этот вот хохот, гомерический просто, собственно, и показал: вот и треснул лед!
Было видно, что у человека живая реакция есть. Никакой референт не мог ему написать: «…и в случае, если вдруг кто-то попросит: «Будьте к народу ближе», — вы, Михаил Сергеевич, поскольку мы не будем толпу сдерживать и она у вас на расстоянии вытянутой руки окажется, чуть-чуть пораздвиньте ее и вот так руки раскройте». Это не домашняя заготовка была, а естественный порыв, и так же искренен он сейчас, когда недоумевает: «Слушай, вот говорят: «Горбачев все отдал» — вот все! Шо я отдал? Венгрию и Польшу. А кому? Венгрию — венграм, а Польшу — полякам: мне надо было у себя их держать, что ли?».
Я несколько утрирую, но где б мы сегодня были, если бы не он?.. До сих пор, пожалуйста (дай Бог ему здоровья!), товарищ Долгих жив — еще из того Политбюро, вполне генеральным секретарем мог стать, и до него очередь бы дошла. Он кандидатом в члены Политбюро был, за это время подрос бы и сейчас в зените карьеры как раз находился бы.